Ледяной ветер метался по мосту через Нарын. Шинко прижал «газик» к перилам, вынес из машины пятилетнего внука и крикнул, перекрывая шум воды и ветра:

— Смотри!

Было уже совсем темно, мощный прожектор бил сверху в глубину каньона, и там, на дне, в зыбком, неверном свете двигались бульдозеры, машины, люди... Мерцали сотни огней, тянулся пар от горячего бетона, стонали краны, лязгал металл. Ночной створ напоминал внезапно разверзнувшуюся преисподнюю. Над ним нависли скалы, словно стремясь сшибиться каменными лбами. А вокруг белыми неровными линиями плыли в воздухе горы.

Фото А. Маслова и Г. Викторова

На створ вел скальный туннель — светящаяся километровая каменная лента. В туннеле было гулко и тихо, будто скалы прислушивались к тому, что происходит у них внутри. Навстречу неслись КрАЗы, груженные бетоном. Стройка работала круглосуточно, плотина росла утром, днем, вечером, ночью...

В Кара-Куль — поселок девяти тысяч строителей Токтогульской ГЭС — я приехал всего час назад. Первый, кто встретил меня, был заместитель начальника стройки по быту Петр Федорович Шинко. Я слышал, что журналисты всегда стремились попасть сначала к Шинко. Свежего человека он заряжал цифрами и фактами, хотя был всего-навсего «богом быта».

— Знаете ли вы, что Нарын по своему энергопотенциалу равен Волге? — говорил он мне так, будто делал соучастником удивительного открытия. — 22 станции, которые мы построим на Нарыне, дадут стране более 36 миллиардов киловатт-часов в год...

Он шелестел передо мной картами, яростно жестикулировал; я следил глазами за его узловатым пальцем и видел воочию зеленую ящерицу Нарына. Она осторожно выползала из озерка на леднике Петрова и начинала прыгать с уступа на уступ, становясь все больше, все бешенее... На протяжении семисот километров Нарын падает в буквальном смысле слова на три с половиной километра!

В Кара-Куле было 25 градусов мороза, уже давно наступил вечер, хотелось в гостиницу, хотелось горячего чая... Но Шинко вывел «газик», взял с собой внука («Он тоже еще не видел створа!»), и мы помчались в горную тьму. И теперь я не жалел об этом. Это была настоящая феерия: ночь, звезды, горы и как бы в самом центре мироздания туманно светилась, неудержимо подымаясь среди скал, исходя бетонным паром, плотина. Ветер буянил на ее шатре, затянутом брезентом, рвал, как зубами, тяжелую мерзлую ткань...

27 километров туннелей ведут сегодня на створ. Самый большой туннель — пассажирский, длиною три километра, — находится на высоте свыше девятисот метров. Несколько месяцев две горные бригады шли в скале навстречу друг другу, пока не произошла сбойка — сантиметр в сантиметр.

...По ночам Казбеку Султановичу снятся весенние воды Нарына. В чаше Токтогульского моря сейчас всего 40 метров глубины, уровень его не поднимался всю зиму. Но начнется паводок — и берегись...

Вот почему ранним утром, когда первая смена еще пьет чай, начальник управления основных сооружений Казбек Хуриев уже шагает по котловану, обдумывая, когда же можно будет наконец воздвигать стену на правом, слабом берегу.

Потом он идет туда, где над крышей здания готовят глубинные аварийные водосбросы, так называемые «лотки». По его подсчетам, море в паводок поднимется еще метров на пятьдесят. А если выше? Хуриев родился в горах и знает, что горные реки коварны. Потому и нужны ему до зарезу аварийные лотки, чтобы, если понадобится, спустить по ним лишнюю воду...

Хуриев стоит на 133-й отметке и смотрит вверх. Там, на скале, чудом прилепилась деревянная хибарка, похожая на забитый ящик. Альпинисты, которые работали здесь задолго до появления строителей, не тронули ее, будто знали, что когда-нибудь она станет для Хуриева своеобразным ориентиром. Чуть-чуть не дойдет до этой хибарки одна из самых высоких на планете плотин, когда поднимется на свои 217 метров.

Морозное солнце встает над каньоном. Из туннеля прямо на плотину вперевалочку выползают автобусы. Молодые, крепкие парни двигаются к бетонному залу.

— Здравствуйте, Казбек Султанович!

Монтажники, взрывники, бетонщики...

— Казбек Султанович, правую скалу надо крепить.

— Думайте, ребята, думайте... — отвечает Хуриев.

— Будем нагнетать в породу цемент.

Хуриев распахивает полы брезента и входит под своды бетоноукладочного зала. После прошедшей ночи бетонщики поднялись почти к самому шатру.

— Монтажникам готовить подъем шатра! — командует Хуриев.

Фото А. Маслова и Г. Викторова

Шипящие облака пара застилают свет. Мчатся между шатровых колонн, как слаломисты, «Нарыны» — юркие, странного вида машины. Пять таких машин без всякой задержки подают укладчикам более трех тысяч кубометров бетона в сутки. Дышащие паром кучи бетона падают на разогретый пол. Бульдозеры набрасываются на горячую насыпь, подминают ее гусеницами, выравнивают по высоте блока — и тогда за дело принимаются вибраторы. Под бетоном, в панцире железных змеевиков, бежит ледяная вода, остужая его до температуры скал, в объятиях которых ему отныне предстоит жить...

Хуриев идёт по плотине, чуть наклонив голову и выставив вперед плечи. Из-под шапки выбиваются черные с проседью завитки. Глядя на него, я вспоминаю слова Шинко: «У Хуриева жизнь, семья, время — все ушло в плотину...»

— Двенадцать лет назад мы жили с ним в одной палатке, — вспоминает прораб Леонид Коренкин, провожая глазами маленькую ладную фигуру Хуриева. — Искали пути к будущему створу. Со всех сторон давили пустынные горы, от криков в пропасть срывались каменные лавины...

Хуриев наблюдает, как сваривают трубы водоводов. Эти трубы поднимающаяся плотина вот-вот готова одеть в бетон. Брови инженера, хмурясь, сходятся у переносья.

Он подводит меня к окну в брезентовой стене, заставляет высунуться на свистящий ветер и молча кивает вниз. Далеко внизу лежит море. Отсюда на дне своей чаши оно кажется небольшим озером. На миг я представляю себе весенний паводок, когда море поползет вверх, прямо к нашим ногам, и Хуриев будет напряженно ждать, точны ли его расчеты...

К пуску ГЭС Токтогульское море примет в себя около 20 миллиардов кубометров воды. По четырем основным водоводам она будет падать на лопасти четырех турбин со 186-метровой высоты, а отработав, уходить в далекое, продуманное человеком путешествие на хлопковые поля Ферганы и Ташкентского оазиса.

...К середине дня плотина шагает на 134-ю отметку, и мне кажется, будто я поднимаюсь вместе с ней.

Хуриев приказывает поднять шатер. Гектар металлоконструкций, подпираемый снизу подвижными колоннами, колыхаясь, ползет вверх. Когда закрепили шатер и потолок вновь стал для бетонщиков недосягаемым, по крыше зашагали молодые ребята из бригады Николая Еланского. Монтажники. Они стелют брезент, крепят его у скал. Ветер налетает сверху, справа и слева, оттаскивает людей друг от друга, вырывает из рук перила, которые они перебрасывают к скале. Иногда ветер с треском разрывает полы брезента, и тогда в зал влетает стужа, а в «окнах» маячат белые горы. Но монтажники вновь подползают к «окнам» и, опустившись на веревках, ловко латают дыры. Казбек Султанович с восхищением наблюдает за их работой и, тихо посмеиваясь, говорит:

— Высотные портные... Бригаду Еланского, как я слышал, кидают на любой прорыв. В прошлом году во время паводка затопило самый большой транспортный туннель, вода поднялась выше человеческого роста, и ребята работали как водолазы. Они сутками откачивали насосом воду. А поздней осенью семеро монтажников демонтировали трубу через Нарын. 25 тонн металла на тросе. 900 метров высоты от подошвы Нарына. 14 рабочих смен в воздухе...

Монтажники спускаются с шатра на плотину, в теплый бетонный зал, растирают обветренные кирпичные лица, шумно толпятся вокруг бригадира. Еланский — в распахнутой спортивной куртке, толстый свитер упирается в упрямый подбородок; под серой заячьей шапкой черные, угольные глаза... Мне кажется, что я уже видел его когда-то: он похож на артиста Евгения Урбанского — и крепким лицом, и манерой говорить, суровой и доброй улыбкой...

Я спрашиваю, куда собирается Николай после окончания этой стройки.

— Пока течет Нарын, пока на нем будут строить станции, я с этих берегов не уйду. На мой век здесь работы хватит.

Почти всех Хуриев знает в лицо, многих — по имени, но бригадир Николай Еланский у него на особом счету. Он напоминает ему Кара-Куль первых палаток. Невозможно забыть, как Еланский, в те годы совсем еще мальчишка, бесстрашно работал на береговых скалах Тегеран и Кыз-Курган рядом с такими асами, как мастер спорта альпинист Владимир Аксенов и «снежный барс» Анатолий Полинский. Они скатывали вниз каменные лавины, крепили камнеловушки, спасательные сетки, лестнички...

Внутри скал ухали взрывы, горные мастера пробивали туннели к сердцу створа. По этим туннелям шли машины с оборудованием. А в ущелье по-прежнему бушевал Нарын, но через него уже летали на тросах бульдозеры; на огромной высоте монтировались трубы, вгрызались экскаваторы в аллювиальные наносы Нарына, добираясь до материнской породы скал. Позже пошли КрАЗы с первым бетоном...

Вместе со стройкой росло и мастерство Николая Еланского.

На Токтогульской ГЭС проходили испытания экспериментальные краны для поднятия грузов на небывалую высоту. Впервые по горным дорогам пошли 65-тонные самосвалы, каждый из которых заменяет девятнадцать ЗИЛов.

...По скалам распласталось солнце. В голубом небе, в ослепительном сиянии снегов ощущалось приближение весны. Правда, ветер был по-прежнему безжалостным. Он падал в пасть каньона и шел круговертью. Люди, кончившие смену, стояли на плотине и, надставив козырьки рук над глазами, наблюдали, как ползут по гребню скалолазы. Они проверяли состояние спасательных сеток и камнеловушек. Искали трещины, которые могут стать причиной сдвига скального массива. Двигались в разных направлениях, клали в трещины стекла и закрепляли цементом. От малейшего колебания стекло треснет и оповестит строителей об опасности.

А внизу ждали вестей: как ведут себя стекла в прежних трещинах. И с волнением смотрели на фигурки, распростертые на ледяных скалах.

Когда бетонная плотина встанет во весь рост, будет готов и ее «телохранитель». Этой скрытой плотины никто не увидит. Ее называют «инъекционной завесой». Скалам необходимо искусственное укрепление пород. Для повышения прочности бортов плотины в скалах пробурят скважины, в которые будет нагнетаться под большим давлением цемент. Скалы и плотина станут монолитом. В специальной научно-исследовательской штольне приборы будут ежесекундно прослушивать организм плотины.

...Вечером я сидел у огромной гидроэнергетической карты в кабинете начальника строительства ГЭС. Карта висела за спиной начальника и была своеобразным фоном к его словам.

— Мы, гидротехники, давно уже обжили равнинные реки, — сказал Зосим Львович Серый.

Этот худощавый пожилой человек с насмешливым взглядом серых острых глаз был комсомольским секретарем возрождаемого после войны Днепрогэса. Более тридцати лет он отдал гидротехнике.

— И жизнь предложила: пожалуйте в горы...

Серый «пожаловал» в горы одиннадцать лет назад, сразу, как начались в стране серьезные работы по освоению горных гидроэнергоресурсов.

— Токтогульская ГЭС, — продолжал Серый, будущий горный энергогигант, и для многих из нас — цель жизни, а не средство прожить. Здесь «выживают» не самые сильные и выносливые, а прежде всего фантазеры и мечтатели — элита горных строителей. О каждом из них можно рассказать легенду. И про главного инженера проекта ГЭС Кузьмина, единственного в мире человека, пять раз побывавшего на пике Ленина, и про любого рабочего, кладущего сегодня бетон в тело плотины...

За спиной Серого по карте мчался Нарын. На его пути вставали плотины, собирались моря, от будущих станций шагали по Средней Азии гигантские ЛЭП. Карта рассказывала о будущем Нижненарынского каскада на десятки лет вперед.

Поздно вечером я шел извилистой цепью огней — главной улицей Кара-Куля. Мимо, обдавая лицо вихрем снежной пыли, ехали автобусы с ночной сменой. В окнах мелькали лица знакомых и незнакомых мне ребят.

В автобусах пели.
 

Рубрика: Репортаж с ударной Комсомольской стройки